Артист одного из самых знаменитых театров Татарстана в эксклюзивном интервью KazanFirst делится откровениями о том, как ему удалось добиться успеха при том, что его отец был против выбора профессии актера, развеивает мифы о неприбыльности этой работы и объясняет, что национальный театр – это не про узкую аудиторию.
Однажды встретившись с Зульфатом Закировым в театре, нам сразу, буквально за минуту, удалось договориться об этом интервью. Однако ждать этого дня пришлось немало – целых две недели. Ожидание того стоило. Людей, которые рассказывают о своей профессии с такой любовью и гордостью, как Зульфат, сегодня встретишь нечасто. Жаль, что на беседу у нас тоже был всего лишь час – после его ждали на пару студенты театрального училища. Открытый ко всему миру, но очень занятой человек, подумала я.
«Не я нужен этой профессии, а она мне нужна»
– Театр Тинчурина – ваше бессменное место службы. Вы пришли сюда сразу после окончания ГИТИСа. За это время вы стали солистом театра, преподавателем в театральном техникуме, режиссером. Люди добиваются этих должностей в течение всей жизни, а вам понадобилось всего 12 лет. Считаете ли вы себя везунчиком?
– Наверное, все в нашей жизни предначертано там, наверху, и только ему понятно, как оно будет. И все же не нужно забывать о том, что у нас есть и своя голова. Я считаю, что к любой задаче нужно подходить трезво и объективно. Всякий вопрос нужно решать с нескольких позиций: с обывательской, профессиональной, педагогической и других.
За все свои достижения к сегодняшнему дню я благодарен в первую очередь своим родителям. Это они настояли, чтобы я поехал учиться в Москву. Благодарен своим педагогам – это Леонид Ефимович Хейфец, Наталья Алексеевна Зверева, Владимир Григорьевич Байчер, Анна Юрьевна Трифонова, Алексей Анатольевич Литвин, Михаил Николаевич Чумаченко. Они открыли мне глаза, и с ними я понял, что не я нужен этой профессии, а она мне нужна. В Москве я был один, никому не нужен. Наблюдая, анализируя свои ошибки, находя свои жизненные ценности, я, может быть, достиг того, что я имею сейчас.
Я хочу выразить свою благодарность и своему первому мастеру – Загидуллину Рашиду Муллагалиевичу. Он внес меня в эту профессию и дал мне прочный фундамент. Освоиться в профессии мне помогли и мои коллеги. Среди них Артем Пискунов, Резеда Саляхова, Ильфат Хафизов. У меня были очень большие проблемы с татарским языком, но они от меня не отвернулись, а взяли под свое крыло.
Особую благодарность за мои успехи заслуживает моя супруга. Сам бы я такого не добился. Не зря же у татар говорят «ир кеше – баш, хатын кыз – муен. Муен кая борылса, баш та шунда борыла» (Мужчина – голова, женщина – шея. Куда шея повернется, туда и голова. – Ред.). Это очень правильное высказывание. Сейчас у нас трое детей. Наша общая цель – поднять их всех на ноги. А для этого нужно работать. Опускать руки ни в коем случае нельзя. А еще есть недруги, которые вставляют палки в колеса. Но это нормально. Если нас обсуждают, про нас говорят, значит, мы на правильном пути. Чем больше я покоряю вершин, тем больше ты находишься в поле зрения обычных обывателей, и вот там-то нужно остаться истинным человеком. Потому что завтра можно за секунду потерять все, что мы имеем сегодня.
– С недавних пор вы стали осваивать еще и сферу кино. В вашей копилке есть уже две главные роли в полнометражных художественных фильмах «Ибн Фадлан» и «Кара урман», причем оба они сняты на русском языке. Смогли бы вы отказаться от театра ради карьеры кинозвезды российского масштаба?
– Я благодарен за опыт в съемках фильмов – это возможность реализовать себя с другой стороны, почувствовать себя в других жизненных обстоятельствах. Но оставить театр – нет, я не смог бы.
Кино – это про крупный план. Манера существования в нем не театральная. В театре я оттачиваю свое мастерство, я проживаю те чувства, которые я не проживаю в жизни, сюжет того иного спектакля меня окунает в другую стезю. Это жизнь, которая мне не близка, но чувства, которыми владеет тот или иной персонаж, я провожу через себя. А в кино тебе кричат: «Камера, мотор, поехали» и ты должен сразу, с нулевого уровня впрыгнуть в какой-то градус.
Совмещать – можно. Наше кино сейчас тоже добивается каких-то вершин. Я очень четко понимаю, что не во всех фильмах я буду интересен. У каждого режиссера есть свое видение ампула лица, тела. Я как наш российский артист Сергей Гармаш. До 40 лет он был не особо заметен, а потом его карьера в кино получила резкий скачок наверх. То есть всему свое время.
– Иногда люди, особенно творческие, начинают испытывать чувство, как будто уже давно переросли масштабы своего родного города, сделали все, что могли. Все рвутся в Москву, туда, где, кажется, гораздо больше возможностей в плане самореализации. Хотелось ли когда-нибудь и вам оставить все здесь и уехать покорять столицу?
– У меня не было желания вернуться назад в Москву. Наверное, где-то в 2018-2019 годы такая мысль у меня промелькнула, но потом я подумал: да кому я там нужен? У себя на родине мне не то что удобно, а тепло и комфортно. От национальности не убежать, да я и не собираюсь. Я благодарю Бога, что родился татарином, что черты лица такие.
Я считаю, что для самореализации в нашей республике средств тоже достаточно, если ты грамотно умеешь преподносить свой проект, бизнес-план. Если ты четко знаешь, для чего ты это делаешь, какую проблему хочешь поднять, то тогда тебя, конечно, поддержат и предоставят все возможности.
– Работать в национальном театре – значит, работать на ограниченную аудиторию. Как вы относитесь к этому?
– Меня так обучали: ты должен играть на сцене так, чтобы тебя понимали даже без перевода. Да, люди идут смотреть на национальный колорит, но в первую очередь – смотреть на жизнь. Проблемы, которые раскрываются в наших спектаклях, присущи всем народам вне зависимости от национальности.
Если бы мы действительно работали только на узкую аудиторию, то в Казани был бы только один татарский театр, и все. А у нас их три – академический театр, мы, театр Тинчурина и татарский ТЮЗ.
В конце концов, ну есть же перевод. Как показывает практика, зритель идет на боль либо на радость героя, зритель идет на сюжет. Я никаких границ не ощущаю.
В том году мы ездили со спектаклями в Хакасию. Да, там есть татарская диаспора, но она небольшая, в основном контингент был русскоязычный. Они так тепло отзывались о наших спектаклях, никто ни разу не сказал, что ничего не понял. Им была интересна культура и те ситуации, в которых были персонажи.
– Кто-то идет в театр отвлечься от всего бытового, на время забыть все проблемы и задачи, отдохнуть. А куда идет актер театра, чтобы на время расслабиться? Как вы выбираетесь из кризисных состояний?
– Умение переключиться – это дорогого стоит, и артисту это действительно нужно. Иногда для некоторых артистов игра на сцене переходит в игру в жизни.
А я отдыхаю дома, в кругу семьи, в своем огороде. Я люблю делать что-то руками. Полку прикрутить, что-то смастерить. Сейчас у нас появилась баня, мне нравится заниматься ее благоустройством. Да и здесь я подхожу ко всему по-творчески. Во всем должен соблюдаться особый порядок. Даже в простом сарайчике во дворе лопаты должны лежать с лопатами, а инструменты с инструментами. Эти правила передаются и на моих детей – они тоже таким образом учатся порядку.
Я могу отвлечься и со студентами. С ними можно побалагурить, пофантазировать. Да, это связано с профессией, но они передают тебе своего рода азарт, они как-то подпитывают энергией. С ними чувствуешь свободу, а работа в театре все равно предусматривает строгие границы. Конечно, я и студентам обозначаю рамки дозволенного.
– Мы знаем историю о том, что ваш папа был против вашего выбора – пойти учиться в театральное училище. Теперь вы и сами стали отцом, у вас трое детей. Вы не будете против, если один из них пойдет по вашим стопам?
– Я скажу: «Конечно, иди, улым» (сын. – Ред.). Мой средний сын Айзат уже с 4 лет на сцене со мной. Пусть пробует. То, что в этой профессии нет финансовой поддержки, – это стереотип. Она есть, но опять же все утыкается в твое желание. Если ты будешь работать много, то тебя будут замечать, приглашать на разные проекты. А за это платят. И все. Круг замкнулся.
Как говорит Павел Воля, дети – они не мои. Они вырастут и уйдут от меня. Мы вместе на очень короткий срок. Им крылья обрубать нельзя. Понятное дело, мы должны их поправить там, где нужно, но внутреннюю политику молодежи мы уже не понимаем, потому что у них другие ценности.
Если мои сыновья или дочь захотят стать актерами, то я не буду против, пусть идут. Моя задача – посодействовать и объяснить.
А папа тогда так отнесся к моему решению потому, что это были 90-е годы, когда творческие люди, да как и все, вместо зарплаты получали все что угодно, кроме денег.
Он недолго этому противился. После 2005 года, когда я вышел на большую сцену, он сказал: «Улым, надо в Москву», он хотел, чтобы я продолжил учебу.
«Мы не единственный театр в Татарстане, кому нужны финансы»
– Пять лет назад ваш театр пережил большое потрясение – болезненное, а главное неожиданное расставание с вашим бессменным режиссером Рашидом Загидуллиным, который руководил труппой больше 20 лет. Тогда никто так и не нашел ему замены, и вам пришлось работать то с одним, то с другим режиссером. Насколько я помню, вы тоже были противником этого решения министерства культуры. Как вы относитесь к событиям тех лет сейчас? Это был шаг назад или все же движение вперед?
– Не будем ворошить прошлое. Никто не даст точного ответа – был это шаг назад или вперед. Нужно жить сегодняшним днем.
– Репертуар театра Тинчурина всегда был богат, но в последние годы он стал особенно разнообразен. Чувствуется ли приток нового зрителя вслед за новыми режиссерами? Как в общем обстоят дела с посещаемостью?
– Я не директор и не главный режиссер, но все же я вижу, что контингент меняется. К нам ходит и молодежь. Я считаю, что люди будут приходить всегда, пока любая наша постановка будет понятной даже простой кухарке, не в обиду никому. Если оно не понятно обычному человеку, то грош цена такому материалу. Как показывает практика, обычные люди приходят в театр за отдыхом на последние свои денежки, и когда они не получают желаемого, они уходят и, конечно, больше сюда не придут. Поэтому все нужно держать в балансе.
– Помнится, пару лет назад у вас были претензии и к техническим возможностям театра – вы про них высказывались перед представителями Минкульта. Удалось ли решить проблемы или вам по-прежнему приходится выезжать на том, что имеем?
– И Фанис Наилевич (Мусагитов – директор театра. — Ред.), и Туфан Рифович (Имамутдинов – главный режиссер. – Ред.) ищут возможности, чтобы обновлять театр в техническом плане. Недавно у нас полностью обновился звук, сценическое пространство. Как говорится, и Москва не сразу строилась. Мы – не единственный театр в Татарстане. Всем нужны финансы. Да, гримерки пока такие – на 8 человек. Хочется, чтобы они были побольше, потому что на некоторых спектаклях сидим больше заявленного. Говорят, что будет пристрой к зданию, ангарная часть, где будут складироваться декорации по театральному ГОСТу. Туда переедет и административный персонал, и малая сцена там будет. Есть те, кто скептически относится к такого рода информации, но мы же понимаем, что это большой проект, который должен получить согласование и архитекторов, и градоначальника. Это все серьезные вопросы.
У нас обновился оркестр. Еще хотелось бы побольше микрофонов на сцене, но, я думаю, и это обязательно будет.
– Сколько стоит поставить спектакль в театре Тинчурина? Эта сумма окупается?
– Спектакль можно поставить и за 500 тысяч, и за 5 миллионов, правда, я не знаю, есть ли такие у нас. Моя задача другая. Главное — понимать, про что ставить, что мы хотим сказать этим спектаклем. Потенциал нашей труппы большой, и желание актеров тоже есть. Если грамотно объяснить, что ты хочешь поставить и тебя услышат артисты, то все получится. Режиссера гениальным делают его артисты. Если ты смог донести до артиста, значит, они смогут воплотить твои задумки в реальность, и зритель скажет: «О, слушай, смотри, как грамотно он поставил».
Возвращаясь к вопросу, я не скрою, я ставил «Тахир-Зухру», чтобы она максимально продавалась и приносила прибыль. Конечно, это во многом зависит и от администрации театра, и от пиар-менеджмента, как они это будут преподносить. Немаловажная роль возлагается и на артиста. Не должно быть такого, что «ай, сегодня по Пушкинской карте придет зритель, сыграю в полноги». Ни в коем случае так подходить к делу нельзя. Вышел – будь добр отработай по полной. Это же своего рода услуга.
– Какие глобальные цели сейчас стоят перед коллективом театра Тинчурина?
– Эти цели нам ставят в первую очередь руководство театра, дирекция, режиссер. Я думаю, с каждым сезоном будет увеличиваться ряд постановок по разным жанрам и расти гастрольная деятельность не только по Татарстану, но и по России. Мы стараемся вывозить нашим далеким соотечественникам каждую премьеру. Труппу нужно омолаживать, но всему свое время. Тому, кто умеет ждать, достается самое лучшее.
«Актеры – это штучный товар»
– Сейчас вся страна переживает сильнейший кадровый голод. Как, по вашим наблюдениям, с этим обстоят дела в театре – не только в вашем, а в татарском театре в целом?
– В Казани никогда, наверное, не будет такого, что вот все, нам этого достаточно. Многие мои студенты хотят остаться в Казани, а столичные театры уже и так переполнены. В таких случаях я говорю, что наши закамские театры тоже очень достойные. Нужно направлять их туда. Их там очень не хватает. Почему так – вопрос лучше задать студентам. Может, край им не близок. Я бы предложил набирать целевые наборы. Образно говоря, так можно было бы освежить коллектив любого нашего татарстанского театра. Как я себе это представляю? Театр проводит некоторый кастинг у себя, потом отправляют, условно, 10 человек учиться в Казань в театральное училище, а потом ребята возвращаются к себе – работать. Целевое обучение было ведь раньше.
Вы скажете, одни и те же лица в наших театрах. Вопрос об этом можно задать и самим артистам. Почему всегда они? Потому что других нет? Но они есть. Хотят ли они сами играть или ждут? А чего ждут? Вопросов тут очень много. Актеры – это штучный товар. Заявлять о себе нужно всегда. Раз ты всегда в работе, ты постоянно меняешься, ты совершенствуешься. Никто не мешает.
– Вы ведь преподаватель в театральном училище. Много ли среди молодежи тех, кто хочет стать актером именно татарского театра? Как увеличить их число?
– Я работаю в театральном училище 12 лет. С каждым годом виден приток национальной молодежи. Если раньше в большинстве своем к нам приходили девушки, сейчас подтягиваются и парни. Соотношение полов на сегодня, скажем, 65 на 35 процентов.
Некоторые наивно полагают, что здесь будет легко, и поступают к нам. Есть еще стереотип, что артист – это несерьезная профессия, которая предполагает выход на сцену ради развлечения других. Но тех, кто так думает, уже не так много, как было раньше.
Молодежь сейчас понимает, что если они и проходят по баллам ОГЭ, то есть еще три тура внутри колледжа, где нужно показать владение языком. А сейчас многие наши абитуриенты – это обрусевшие татары, которые мыслят и говорят только на русском. Кто в этом виноват – сказать трудно. Но мы, педагоги татарской группы, опираемся на то, что ребенок должен мыслить на татарском и на русском в одинаковой мере, чтобы его словарный запас был на достойном уровне, чтобы во время импровизации он не останавливался. Первые три тура дети показывают свое знание материала — это стихотворения, проза, басни. На втором туре ребята показывают колорит разного характера — это песни, танцы, баиты, мунажаты. На третьем туре мы тоже не о погоде беседуем. Мы проверяем их знания по истории татарского театра, не только Тинчуринского, а любого театра Татарстана. Какие спектакли знают, какие драматурги, какие композиторы, какие поэты у нас есть. У меня на мастерской я делаю акцент на всем. Ребенок, который поступает ко мне, должен понимать, что приходит получать профессию, а не пересидеть 4 курса. Ценный кадр нужен всем.
– Вопрос-подсказка для начинающих артистов и для тех, кто раздумывает о выборе вашей профессии. Чтобы стать хорошим артистом, что важнее: талант или усердие?
— Усердие, конечно. Талант есть у всех. Мы все рождены с каким-то талантом. У каждого есть какие-то скрытые способности. Нужно их усердно проработать внутри себя.
Усердие в театре в чем заключается? Нужно смотреть чужие репетиции. Даже если тебя нет в репетиционном плане, ты не гуляй где-то там, а сядь, посмотри, как играют другие. О тебе подумают: «Смотри, он заинтересовался!». Потом ты имеешь право предлагать свои идеи режиссерам, дирекции. Так и рождаются новые режиссеры. А сидеть и обижаться, что тебя не взяли, – это не дело. Я студентам всегда говорю, что самое важное для нас – это хөрмәт (уважение. – Ред.). Если ты будешь уважительно относиться к другим, к себе и к своей работе, то и тебя все будут уважать.
Все зависит от нас самих. Преграды ставим мы себе. Откладывать все дела на завтра – так не пойдет. Мы пришли на короткий срок. На какой? Предначертано там! Но за этот срок нужно сделать максимально все, что можешь. Только не сиди впустую. Не ходишь на репетиции? Читай! Не читаешь? Смотри кино! Кино тоже нужно смотреть! Оно развивает фантазию, мироощущение, это образы, как их видит режиссер. А когда ты читаешь, ты начинаешь представлять, кто как сидит, у кого какая одежда. Включается воображение.
Молодежь должна быть фанатичной. А те, кто думает, что ой, тут денег нет, что режиссеры берут в работу только своих любимчиков, могу сказать только одно: а вы заявляйте о себе. А вы дайте фору этим любимчикам.
Но есть еще и представители труппы старшего поколения, которые постоянно пытаются что-то исправить в работе молодых: «Сенлем (сестренка. – Ред.), надо вот так, а не так». Это для тебя так, но примите их манеру. Они такие, и это же хорошо, когда вы разные. Вот оно столкновение, вот он конфликт, и зрителям это интересно. Просто не рубите крылья молодым. Пусть они пробуют. Главное, чтобы они не боялись и не стеснялись. А то иногда бывает такое, что молодые артисты ломаются под давлением окружающих.
– Не секрет, что актер театра – это не самая прибыльная работа. Есть ли те, кто уходит из труппы именно из-за этого?
– Есть такие. Идут в бизнес, открывают свое дело. Может быть, у них просто пробуждаются какие-то лидерские качества и они хотят быть лидерами. Мы же все-таки ведомые. Мы должны слушаться режиссера, есть внутри театра и уставы.
Каждая личность находится на этапе поиска себя еще со школьной скамьи. Этот поиск продолжается еще и в школе, и если ты вдруг на первом курсе в институте понимаешь, что это не твое, то надо уходить сразу.
Вроде, правильно, что молодежь не засиживается на месте и ищет себя. Если ты хочешь быть над коллективом, будь добр – заражай. Если хочешь быть в коллективе – умей слышать коллег. Да и мне в мои 35 говорят, что энем (братишка. – Ред.) надо делать вот так. Я прислушиваюсь, иногда даже в самом бредовом предложении может быть хорошая зацепка к новому образу. Просто смотря как подойти к этому замечанию.
– Насколько сильно отличается гонорар актера театра Тинчурина, допустим, от гонорара театра Камала? А сильно ли отличаются зарплаты столичных актеров от тех, кто играет, например, в Альметьевске или Буинске?
– Каждый театр финансируется государством. Понятное дело, есть статус, какие-то гранты, еще что-то. Каждый театр сам зарабатывает свой внебюджет. И уже исходя из него в театре выстраиваются спектакли, какие-то фестивали, еще что-то.
Конечно, зарплаты разнятся. Это нормально. Мы сидим на одной сетке, у всех у нас одинаковый оклад, но вот эти надбавки – они у кого-то больше, у кого-то меньше. Это зависит от зрительского потока, от того, как сработает пиар-менеджмент, администрация, от выпуска спектакля, от режиссера — одним словом, от всего. Бывает, что артисты приходят в месяц два-три раза и получают столько же, сколько ты, при том, что ты работаешь каждый день. Но сейчас это все меняется — тот, кто больше работает, тот больше зарабатывает. Ценность кадра растет.